В середине февраля исполняется 15 лет со дня вступления в силу Киотского протокола – одного из ключевых международных соглашений по изменению климата и борьбе с ним. О возможных последствиях этого процесса, противоречиях Парижского соглашения, начавшего действовать с января 2020 года, и конфликте интересов крупных и мелких государств в интервью клубу «Валдай» рассказал Алексей Кокорин, директор программы «Климат и энергетика» Всемирного фонда дикой природы (WWF).
Специалисты впервые заговорили об изменении климата порядка пятидесяти лет назад. С тех пор уровень знаний об этом процессе повысился кардинально. Было установлено, что антропогенный фактор основной в этом процессе, а наибольшую опасность представляет сжигание ископаемого топлива и усиление из-за этого парникового эффекта. По этому поводу достигнут консенсус абсолютно всех специалистов по климату, и эти положения закреплены как в рамочной конвенции ООН об изменениях климата, так и в Парижском соглашении 2015 года.
Сокращение выбросов в атмосферу обозначено как долгосрочная цель Парижского соглашения. Как к этому будут идти страны, пока непонятно. Основываясь на документе, необходимо удержать прирост глобальной средней температуры на планете в пределах двух градусов Цельсия по сравнению с доиндустриальным периодом (вторая половина XIX века). Однако надо принимать во внимание, что на один градус температура уже повысилась, остался ещё один. Было бы идеально удержать потепление на уровне полутора градусов. Это бы помогло спасти все страны, включая и малые. Но, признаться, сохранение на этом уровне маловероятно. Нынешние тенденции дают основание полагать, что к концу XXI века потепление составит даже не два, а три градуса.
Ситуация стала столь серьёзна, что просто снижать выбросы уже недостаточно, нужно ещё очень серьёзно адаптироваться к изменениям климата на разных уровнях. Они гораздо сильнее, чем ожидалось 50 лет назад. Позитивных эффектов у потепления почти нет: они негативные на 80–90%. Среди них затопление территорий из-за повышения уровня мирового океана, деградация сельскохозяйственных земель, сокращение площади пастбищ, расширение ареалов обитания малярийных комаров и других переносчиков инфекций и т. д.
В России, по сравнению с другими странами, позитивных последствий больше, но всё равно на плохие приходится львиная доля. Крупнейшие страны пока не видят для себя трагедии в увеличении среднегодовой температуры воздуха и не готовы резко снизить объёмы выбросов. А вот малые страны видят в этом очень серьёзную угрозу. Справиться с последствиями потепления самостоятельно они не смогут даже при наличии финансовой помощи.
Крупные страны — Германия, Китай, Россия, США, Франция, Япония и наши партнёры по БРИКС Бразилия, ЮАР и Индия, — к сожалению, обнаруживают в этом вопросе единогласие, которое нечасто афишируется. «К сожалению», потому что они хотя и осознают проблему, но считают, что три градуса — это вполне приемлемый ущерб для «моей страны» — бизнеса, населения, природы. И это единое мнение всех крупных стран. Получается, что, помимо финансовой помощи развивающимся странам, оказывать поддержку другого рода они не готовы и каждый оказывается сам за себя.
Остаются нерешёнными и другие проблемы. Первое, что сразу приходит на ум — а точно ли потепление ограничится тремя градусами, а не будет больше? Предполагается, что объёмы выбросов в атмосферу не изменятся до середины нынешнего века, а потом сократятся в два раза. Такой сценарий может дать рост не на три, а на целых три с половиной градуса. Другой важнейший вопрос — что будет после, условно говоря, 31 декабря 2100 года? Процессы будут продолжаться: уровень океана будет повышаться, число аномальных погодных явлений увеличиваться. И если в XXI веке, например, для России повышение уровня моря будет не очень заметно, то в XXII веке оно станет серьёзным. Но это будет касаться только крупных стран, ведь к тому моменту территории 100, а может быть, и 130 малых и средних государств, будут в разной степени уже «потеряны» (опустынены или затоплены): некоторые островные государства просто уйдут под воду, остальные потеряют часть территорий и возможность вести сельское хозяйство. Их население должно будет переселяться или жить на гуманитарную помощь. Расходы на меры адаптации будут неизбежно расти и могут стать тяжелейшим бременем для всех — и для доноров, и для реципиентов.
Если огромные военные расходы ещё можно снижать, если «страны помирятся», то с океаном не помиришься. Поэтому в равной степени необходимо сдерживать изменения климата и адаптироваться к ним.
Что же касается выбросов в атмосферу, во всём мире происходит один и тот же процесс: с одной стороны, никто ими не занимается специально, с другой — снижение действительно происходит. Оно требуется для решения актуальных задач — в Китае, например, для снижения загрязнения воздуха, создания рабочих мест, достижения энергетической независимости. При прочих равных делается выбор в пользу высокотехнологичного развития, которое немного ограничит прибыль в ближайшие 5–10 лет, но сработает на перспективу. Однако нужно понимать, что это происходит в основном в богатых и сильных странах, тогда как в других индустриализация до сих пор не начиналась. В частности, есть миллиард беднейшего населения Индии, которому тоже нужно дать какую-то электроэнергию, и страна вряд ли сможет отказаться от экологически грязных, но дешёвых технологий. Поэтому достижения в ограничении выбросов в атмосферу богатых стран будет компенсироваться ростом выбросов в беднейших, где они будут увеличиваться ещё несколько десятилетий. В итоге мы получим что-то близкое к паритету. А это даёт надежды на достижение целей, заложенных в Парижском соглашении.
