При Трампе практически после каждого американо-российского саммита принимались новые антироссийские меры. Саммиты становились не достижением, а раздражающим фактором в отношениях – детерминанта токсичности играла ключевую роль. Можно ли говорить, что при Байдене будет иначе? И что, вернувшись домой после саммита с Путиным 16 июня, он не подпишет указ о новых санкциях? Пока президент США не без удовольствия играет именно в эту игру – с пряником и кнутом, пишет Олег Барабанов, программный директор клуба «Валдай».
Мир сейчас находится в ожидании предстоящего в середине июня первого саммита президентов России и США Владимира Путина и Джозефа Байдена. Насколько высока вероятность того, что российско-американские отношения смогут перейти к хотя бы минимально конструктивной повестке, – пожалуй, ключевой вопрос, ответ на который может дать эта встреча. Ранее уже состоялись беседы министра иностранных дел России Сергея Лаврова и госсекретаря США Энтони Блинкена, а также руководителей советов безопасности двух стран. Можно предполагать, что они проработали круг вопросов по повестке дня для встречи президентов и по предварительному поиску возможных решений. Каким он будет, этот саммит, и что от него ждать?
Во время предвыборной кампании в США в российских СМИ звучали порой самые апокалиптические ожидания от прихода к власти Джо Байдена. Возвращение в Белый дом демократической администрации представлялось многим залогом полного и окончательного краха двусторонних отношений, которые и без того находились на крайне низкой точке. Однако первый же серьёзный шаг президента Байдена – продление без дополнительных условий Договора о стратегических вооружениях за несколько дней до прекращения его срока действия – шёл вразрез с этим подходом. Дональд Трамп, как известно, блокировал продление договора, ставя условием вовлечение в переговорный процесс Китая, а также полагая в своей бизнес-логике, что экономика России не выдержит новой гонки вооружений, если США начнут вновь наращивать свой стратегический ядерный арсенал. Байден же выбрал иную стратегию. Она находится в русле традиционных подходов к стратегической стабильности, согласно которым для США выгодней меньшее количество ракет у России (и у них самих), поскольку тогда в большей степени возрастает эффективность эвентуального использования системы ПРО, а также больший акцент делается на превосходстве США в морском элементе ядерной триады и в обычных вооружениях.
Тем самым Джо Байден с самого начала своего президентства показал, что, несмотря на сложившийся в американском истеблишменте токсичный образ России, он не будет полностью отказываться от контактов. И в тех случаях, когда они отвечают национальным интересам США, будет поддерживать их и дальше.
Та же логика прослеживается и в последующих шагах Байдена. С одной стороны, его известная фраза из интервью о «Путине-убийце» вновь заставила вспомнить предыдущие апокалиптические прогнозы. С другой, вскоре после неё состоялся телефонный звонок Байдена Путину, результатом которого стало предложение о двусторонней очной встрече, а также приглашение на виртуальный климатический саммит, проведённый американским президентом.
В последнем случае также очевиден интерес США к вовлечению России в процесс предполагаемой в недалёком будущем практической имплементации мер (в том числе налоговых) по регулированию декарбонизации. В нынешней ситуации, когда именно регулирование декарбонизации становится ключевым элементом глобальной климатической повестки и традиционные природоохранные меры (лесопосадки, чистая вода и прочие) практически перестают в этой логике иметь какое бы то ни было серьёзное значение, принятие Россией этого факта, несомненно, отвечает интересам США.
В итоге можно сделать вывод, что российская политика Байдена начала выстраиваться на практически не связанных между собой параллельных треках, когда при сохранении токсичного имиджа России и её жёсткой критики по большому числу направлений там, где это выгодно США, восстанавливается business as usual, и диалог и даже сотрудничество развиваются конструктивно и энергично. И никакого тотального разрыва нет.
Каким может быть оптимальный ответ России на это? Согласимся, что курс на тотальный разрыв вообще не в традициях современной российской дипломатии (по крайней мере, до известных заявлений последних месяцев о готовности разорвать отношения с ЕС и Советом Европы). И раньше, и в условиях послекрымских реалий российская дипломатия всегда старалась сохранять отношения и выстраивать диалог хотя бы по тому минимальному кругу вопросов, к которому проявляет интерес противоположная сторона. Конечно, было бы преувеличением сказать, что саммит по этой логике имеет самодовлеющее значение, что он важен просто ради факта его проведения (есть саммит – есть отношения, нет саммита – нет отношений).
Но согласие России с проведением двусторонней встречи президентов показывает, что настрой на диалог никуда не исчез. Даже несмотря на официальное отнесение США к списку недружественных России государств, впервые в истории составленному месяц назад.
Возникает вопрос, а возможен ли spillover, перелив позитивной повестки (или хотя бы умеренности) с одних треков на другие? Если убрать в сторону слова и судить по делам, то возникает соблазн сказать, что да. Практически все санкционные действия Байдена в отношении России носили крайне мягкий характер, могло быть гораздо сложнее и хуже. Согласимся, что санкции США в поддержку гражданских протестов и их лидеров в России в январе-феврале носили предельно символический характер. Никакой реальной серьёзной поддержки со стороны США российскому оппозиционному движению не было оказано. Санкции по обвинениям в кибервмешательстве весной, хотя формально и пересекли очередную красную черту – и были впервые введены против российского госдолга, – сформулированы крайне мягко и позволяют американским компаниям оперировать на вторичном рынке российских долговых облигаций. Новые санкции по «Северному потоку – 2», хотя и распространены на новый круг российских кораблей, не коснулись ряда ключевых западных операторов проекта. Такой подход администрации Байдена уже вызвал некоторое недоумение среди радикальных критиков России в самих США. Стали раздаваться голоса, обвиняющие американского президента в излишне доброжелательном отношении к России.
Отдельным большим вопросом в двусторонней повестке России и США является Украина. Реальное ожидание большой войны, которое этой весной транслировалось в медиа через различные «сливы» и «инсайды», усиление военного присутствия вдоль границ делали в последние месяцы эту проблему особенно острой. Пока войны, к счастью, не случилось, и можно говорить об определённой деэскалации. Судя по риторике представителей администрации Байдена, они определённо ставят себе в заслугу, что им удалось осуществить «сдерживание России от агрессии» на Украине. Так ли это на самом деле, широкая публика сможет узнать лишь из дипломатических мемуаров через долгие годы. В любом случае тема украинского конфликта сохраняет свою остроту и, очевидно, будет в фокусе предстоящего саммита. Вопрос в том, удастся ли перейти от взаимного сдерживания к более или менее конструктивным подходам по эффективному разрешению этого конфликта. Который, отметим, не сводится к одному только Донбассу, но затрагивает и такие, например, вопросы, как гуманитарные аспекты водоснабжения Крыма.
В ожидании саммита есть и ещё один аспект – а не ждать ли подвоха после него? В период администрации Трампа практически после каждой встречи двух президентов – и полноформатного саммита в Хельсинки в 2018 году, и кратких бесед на полях многосторонних форумов – США через краткий период времени предпринимали новые санкционные и иные шаги по сдерживанию России. Понятно, что отчасти их можно было объяснить внутриполитической борьбой в Америке в ту эпоху. Но фактом остаётся, что если на самих встречах Трамп говорил то, что можно было бы признать за конструктив в двусторонних отношениях, то сразу после его возвращения домой с практически каждого из саммитов принимались новые антироссийские меры. И это было классическое сочетание пряника и кнута.
При Трампе стало практически правилом: после саммита будет ещё хуже. Саммиты становились не достижением, но дополнительным раздражающим фактором в отношениях, что американцы чётко давали понять. Детерминанта токсичности играла здесь ключевую роль.
Можно ли говорить, что при Байдене будет иначе? И что, вернувшись домой, он не подпишет указ о новых санкциях? Пока Байден, думается, не без удовольствия, играет именно в эту игру. К примеру, санкции за кибервмешательство были приняты им через пару дней после телефонного разговора с Путиным, где тоже вроде бы всё шло конструктивно. То же самое можно сказать и про новые санкции по «Северному потоку – 2», которые также были объявлены вскоре после очередных контактов. И если эта тенденция будет продолжена и после очной встречи, то она заставляет отчасти бояться саммита. Такая практика может привести в итоге к усугублению проблем.Отдельный вопрос, а какой «конструктив» мы можем ждать от Байдена? Встреча двух президентов пройдёт сразу после саммитов «Большой семёрки» и НАТО. В повестке саммита НАТО отдельным пунктом обозначена реакция на «агрессивные действия России». Вряд ли Байден пойдёт на раздвоение, когда сначала он будет бороться с «российской агрессией», а затем тут же перейдёт к «конструктиву». Скорее может быть другое – в контексте саммита НАТО Байден может выдвинуть жёсткие условия и потребовать жёсткой «дорожной карты» по их исполнению. В этой логике «перелива» позитивной повестки с одних треков на другие ожидать трудно. Но ситуация, впрочем, может измениться к лучшему.
В любом случае ждать осталось недолго. Первый российско-американский саммит при новой администрации США, несомненно, является значимым событием в мировой политике, и от его результатов будет напрямую зависеть дальнейшая динамика международных отношений.
