Ценности несвободы, наверное, необходимые на остром этапе борьбы с пандемией, вызывают всё большее отторжение в гражданских обществах разных стран. Общественное мнение начинает подозревать власти в том, что они могут поддаться соблазну закрепить эти ценности несвободы, сохранить дисбаланс между свободой и безопасностью и после завершения эпидемии. Об общественном договоре в новое время пишет Олег Барабанов, программный директор клуба «Валдай».
Пандемия COVID-19, появление новых, более опасных штаммов коронавируса, проходящие в разных странах протесты против карантинных мероприятий – всё это делает глобальную ситуацию вокруг новой эпидемии достаточно острой и непредсказуемой. Эти проблемы были в фокусе специальной дискуссии, недавно проведённой Клубом «Валдай» с участием врачей, социологов и политических экспертов.
В ходе дискуссии подробно обсуждался вопрос о том, что баланс между свободой и безопасностью в условиях пандемии оказался резко сдвинут в пользу безопасности в подавляющем большинстве стран мира. Объективно это логично и, наверное, оправдано. В результате в контексте новых ценностей коронавирусной эпохи ключевое место занял оксюморон – «ценности несвободы». На портале Клуба «Валдай» мы уже обращались к этой теме. Также естественно, что эти ценности несвободы начали вызывать растущее раздражение и неприятие со стороны значимых сегментов общества. Они соединялись и с опасением того, что этот новый дисбаланс свободы и безопасности закрепится во властных практиках и после завершения пандемии.
Составной частью этих опасений стала дискуссия о «власти врачей» над обществом (точнее сказать, не врачей, а медицинских чиновников). Естественно, никто не ставит под сомнение героизм и самоотверженную работу врачей по борьбе с пандемией. Но недовольство ценностями несвободы, которые сейчас реализуются именно через медицинские предписания, привело ко всё чаще постулируемым опасениям, что «врачи получили слишком много власти» (опять же, повторим, не врачи, а медицинские чиновники). И что эта избыточная «медицинская власть» может сохраниться и в дальнейшем. Тем самым теоретические конструкты Мишеля Фуко о «биовласти», о которых также писал Клуб «Валдай», могут превратиться в реальность «медицинской диктатуры».
В итоге нельзя отрицать рост общественного недовольства в период пандемии. И потому её важным социально-психологическим следствием стал рост недоверия между обществом и властью в целом ряде стран. Он проявляется и в открытых протестах, и в тенденциях настроений по результатам социологических опросов и по восприятию официальной статистики. Где-то это недоверие фокусируется главным образом на эффективности медицинских, карантинных и экономических мер властей, где-то быстро переходит с пандемии на другие политические темы. Очевидно, что это нарушение баланса доверия вполне может получить устойчивый, самоподдерживающийся характер по крайней мере в среднесрочной перспективе. Оно, видимо, останется, даже если путём вакцинации болезнь удастся достаточно быстро преодолеть. И этот фактор укореняющегося недоверия следует иметь в виду при прогнозировании и оценке будущих вариантов развития ситуации.
Из этого роста недоверия вытекает ещё одна тенденция, которая достаточно ощутимо проявилась в период пандемии в ряде стран, – это усиление процессов самоорганизации общества перед лицом постулируемой неэффективности власти. Это проявлялось как в масштабной волонтёрской деятельности, так и в формировании альтернативных власти каналов информирования о развитии эпидемии и логистической реакции на неё. Естественно, в терминах социальной теории, эта самоорганизация носила анархический, стихийный характер, тем не менее она стала фактом пандемической эпохи.
И в ряде случаев эта анархическая самоорганизация проявляет тенденции к перерастанию в реальное гражданское самоуправление на низовом уровне (grassroots), опять-таки действующее автономно от власти.
Тем самым начала вырабатываться тенденция к параллельному функционированию гражданского общества и властей, которая может сохраниться и после пандемии. И тем самым социополитические отношения по всему миру могут получить ещё один фактор раскола.Как бы то ни было, можно с определённой долей уверенности утверждать, что эпидемия в значительной степени разрушила прежние формы общественного договора (social contract) между гражданами и властью в целом ряде стран. Также этот дисбаланс доверия перекинулся с национальных уровней на глобальный, на отношение людей к международным организациям и их деятельности. Трудно сказать, можно ли утверждать о наличии общественного договора на глобальном уровне. И глобальное гражданское общество, и структуры глобального управления для этого, видимо, ещё не настолько консолидированы и стратифицированы. Но в любом случае гражданское восприятие эффективности глобального управления в период пандемии сильно пошатнулось, и это тоже немаловажный фактор на будущее.
Если старый общественный договор перестаёт работать, дисбаланс доверия между обществом и властью сохраняется и в обществе развиваются процессы альтернативной анархической самоорганизации, то это, по логике политических теорий, может поставить на повестку дня вопрос о целесообразности заключения нового общественного договора. В каких формах это могло бы происходить – вопрос, понятно, открытый, и на него нет прямого ответа. В любом случае вырастающая из вышеупомянутой самоорганизации общества анархическая лево-прогрессистская тенденция может иметь и политическую перспективу. Ранее, на предыдущих этапах гражданского недовольства сложившимися формами общественного договора, мы подобное уже видели: в Италии именно эта идеологическая тенденция привела к электоральному успеху «Движения пяти звёзд», а в Испании – к электоральной поддержке движения «Подемос». Если следовать этой логике, то возможны и политическая институционализация новых «постковидных» гражданских движений, и появление новых политических акторов на электоральном поле в целом ряде стран.
Другая возможная форма – это тот вариант, когда уже существующие, «старые» левопрогрессистские движения, возникшие на предыдущем этапе гражданских протестов в 2000-е – 2010-е годы, возьмут на себя функцию политического представительства этих новых настроений. Здесь, впрочем, в некоторых странах ситуация складывается так, что эти «старые» протестные движения в нынешний ковидный период уже институционализировались в парламентах и стали составной частью правящих коалиций – например, те же «Пять звёзд» в Италии. И потому теперь уже на них самих распространяется то недоверие общества к власти, о котором мы писали выше. Значит ли это, что политическая институционализация левопрогрессистского протеста может принимать лишь «одноразовые» формы и должна переструктурироваться всякий раз, когда «старое» протестное движение входит во власть и быстро перерождается из-за соблазнов власти, – вопрос сложный и неоднозначный. И ответ на него даст электоральная практика ближайших лет.
Параллельно с левопрогрессистским движением, не забудем и о несистемном правом протесте. Понятно, что поражение Трампа и события в Капитолии в начале января 2021 года привели к серьёзному удару и медийной дискредитации этого направления и сейчас оно надолго стигматизировано в мейнстримном общественном мнении. Но это не отменяет факта достаточной распространённости этих взглядов в обществах разных стран. В контексте текущей пандемии именно несистемные правые настроения трансформировались в резкое «ковидоотрицание», что тоже, согласимся, имеет почву для дальнейшего распространения в достаточно широких сегментах общества. Именно правые были мотором насильственных уличных протестов в городах Европы против карантинных мероприятий. Так что наблюдающаяся после Капитолия тенденция полностью вывести несистемных правых за рамки любого общественного договора, как прежнего, так и нового, может оказаться взрывоопасной.
На глобальном уровне рост недоверия к институтам может вылиться в усиление требований эффективного гражданского контроля за деятельностью межправительственных организаций. Вопрос о демократическом дефиците международных институтов обсуждается уже очень давно, и стал восприниматься многими уже как рутинная данность. Но сейчас в эпоху пандемии этот демократический дефицит приобрёл качественно новое измерение. И думается, именно в этом направлении могла бы пойти реальная самоорганизация глобального гражданского общества, как и само превращение этого типа общества из концептуальной модели в реальность.
В итоге ценности несвободы, наверное, необходимые на остром этапе борьбы с пандемией, вызывают всё большее отторжение в гражданских обществах разных стран. Общественное мнение начинает подозревать власти в том, что они могут поддаться соблазну закрепить эти ценности несвободы, сохранить дисбаланс между свободой и безопасностью и после завершения эпидемии. Понятно, что термин «общественный договор» – это очень абстрактный теоретический конструкт в сознании многих и реальные социополитические отношения практически никогда не отвечают этому теоретическому идеалу. Но в то же время, согласимся, что потенциал трансформации глобального гражданского общества стал в эпоху пандемии более сильным и более видимым и вопрос о его политической институционализации может серьёзным образом повлиять на мировую политику.
